|
Arfa
|
Дата: Пятница, 07.03.2014, 06:45 | Сообщение # 1 |
|
Мудрец
Группа: Проверенные
Сообщений: 1008
|
Если во мне нет сострадания к собрату-служителю, подобного тому состраданию и жалости, какие явил мне мой Господь,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я принижаю тех, кому призвана служить, указываю на их слабости, возможно, сравнивая их с тем, что считаю своими сильными сторонами; если начинаю ощущать собственное превосходство над другими, забывая слова «что ты имеешь, чего не получил?»,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я с лёгкостью обсуждаю недостатки и грехи других людей; если могу с небрежностью говорить даже о провинностях ребёнка,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я начинаю легкомысленно расценивать оплошности других людей как нечто неизбежное: «Ах, да он всегда так делает!», «Ах, ну конечно, она всё время так говорит», «Он постоянно так себя ведёт»,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я с удовольствием выслушиваю шутку, высмеивающую другого человека, или сама не прочь пошутить на чей-то счёт; если я могу каким бы то ни было образом очернить человека в разговоре или даже в мыслях,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я могу написать недоброе письмо, сказать недоброе слово, позволить себе недобрую мысль – и при этом не чувствую ни стыда, ни горя,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если во время трудностей, падений и неприятных происшествий моё беспокойное «я» тревожит меня намного больше, чем скорбь моего Спасителя,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если во мне почти нет жалости моего Господа (Господь обернулся и посмотрел на Петра); если мне почти неизвестна Его смелость, смелость надежды о тех, кто по-настоящему смирился и покаялся, (Он сказал Петру: «Корми овец Моих»), – значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я начинаю обличать брата или сестру в неправедности, руководствуясь какими-то иными помыслами, кроме того, что сказано в словах Господних: «Одесную Его – огнь закона. Истинно Он любит народ Свой»; и если, обличая, не чувствую скорби и боли,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я устала вновь и вновь пробиваться к человеку, которому, по видимому, всё равно, и из-за усталости решила выскользнуть из-под ярма,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если кто-то «уходит в далёкую сторону» и ему становится страшно и трудно (ибо тяжек путь человека, осмысленно преступающего Божьи повеления), – а я не могу удержаться и кидаюсь к блудному сыну, чтобы облегчить ему жизнь; если я мешаю справедливому Божьему закону тяготеть над ним в полную силу, потому что мне больно это видеть,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если меня беспокоит, что за действием, предпринятым ради блага души, находящейся под моей опекой, могут последовать упрёки и непонимание;
если я не могу отдать это дело в руки Господа и продолжать идти дальше в покое и молчании, памятуя о Голгофе и Кресте,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я не могу уловить «шум дождя»* задолго до того, как прольются первые капли; если, подымаясь на очередную гору Святого Духа, стараясь быть как можно ближе к Господу, я не нахожу в себе веры ждать, упрятав лицо в колени, хотя мне и шесть, и семь раз говорят: «Там ничего нет!», – ждать до тех пор пока, наконец, не появится «небольшое облако от моря»,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
3-я Книга Царств 18:41
Если кто-то подвёл и разочаровал меня однажды, и теперь я думаю о нём со страхом, а не с верой; если он падает опять, а я говорю себе: «Так я и думала!»
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если глядя на человека, вера которого совсем ещё слабая и шаткая, я не умею надеяться, как надеялся Господь, – ведь даже тогда, когда Его ученики снова поссорились и заспорили о том, кто из них будет самым великим, наш Господь продолжал надеяться и потому смягчил Свой упрёк словами, от которых растаяли их сердца: «Но вы пребыли со Мною в напастях Моих»,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я швыряю исповеданный, прощённый и забытый грех в лицо согрешившего предо мною человека и позволяю воспоминаниям об этом грехе окрашивать мои мысли и питать мои подозрения,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если во мне нет долготерпения моего Спасителя к тем душам, которые возрастают медленно; если мне почти совсем неизвестны родовые муки (болезненные и дикие схватки), продолжающиеся до тех пор, пока в этих душах не изобразится Христос,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если
я безвольно сочувствую человеческой слабости и говорю вслед тому, кто начал отворачиваться от Креста: «Тебе же будет хуже!»; если я отказываю ему в таком сочувствии, которое призовёт его собраться, взять себя в руки и встать на верный путь; отказываю в смелом и ободряющем слове товарищества,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я не могу в молчании хранить всё, что знаю и думаю о согрешающей и неразумной душе (кроме тех случаев, когда ради блага этой души или ради блага других людей мне всё же необходимо что-то сказать),
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я готова сделать кому-то больно, – пусть даже обличая его по справедливости, – но перед этим не задумываюсь о том, чтобы как следует приготовить свой дух,
и если наш разговор не ранит меня гораздо сильнее, чем того, другого,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я боюсь сказать правду из-за страха потерять к себе тёплое отношение, из-за страха, что мне скажут: «Ты не понимаешь», или из боязни потерять свою репутацию доброго человека; если я забочусь о своём имени больше, нежели о высшем благе другого,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я удовлетворяюсь тем, что лишь слегка прикрываю рану, говоря «мир, мир!», там, где нет мира; если я забываю такое важное слово: «Да будет любовь ваша без утайки», и затупляю лезвие истины, говоря не то, что правильно, а то, что гладко и безопасно,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я боюсь призывать другого человека к высшей цели, потому что не призывать его к вершинам намного легче,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если
я цепляюсь за какие-то решения просто потому, что они мои; если я даю волю своим личным приязням и неприязням,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я ставлю своё собственное счастье выше качества доверенной мне работы и благосостояния вверенных мне людей; если я унываю и опускаю руки, хотя и служение моё продолжается, и я уже обрела в нём много милости,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я не слишком требовательна к себе и мягко и неприметно скатываюсь в уютный и удобный грех жалости и сочувствия к себе самой; если я не упражняюсь в стойкости, полагаясь на Божью милость,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если в центре моей жизни – я сама, если мысли мои вращаются вокруг меня, если я настолько занята собой, что сердце моё редко «отдыхает от себя»,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я вдруг вижу, как на порог ложится тень моего своеволия, но тут же не захлопываю перед ним дверь; если в силе Того, Кто производит в нас и хотение и действие, я не могу и дальше держать эту дверь закрытой,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я не могу с искренней радостью занять второе (или двадцатое) место; если я не могу занять первое место без лишнего шума и протестов о том, что я его недостойна,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если мне удаётся открыть что-то такое, что не давалось другим, но при этом я забываю Того, Кто открывает глубокое и сокрытое, знает всё, что во тьме, и являет сие нам; если я забываю, что это именно Он даровал луч света своему весьма недостойному слуге,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я не могу оставаться спокойной перед лицом Необъяснённого, забывая Его слова: «Блажен тот, кто не соблазнится о Мне»; или допускаю малейшее сомнение в Его благости,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я не пытаюсь объяснить непонятный поступок или непонятные слова друга наилучшими из возможных его побуждений, но вместо того, чтобы приписать ему самое лучшее, думаю про него самое что ни на есть худшее,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я легко и быстро обижаюсь; если я готова жить в атмосфере прохладного недружелюбия там, где возможна дружба,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если из-за внезапного потрясения я могу сказать нетерпеливое и недоброе слово,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви*.
* Ибо если чаша полна свежей воды, из неё не выльется ни капли горечи, как бы
внезапно её ни толкнули.
Если я чувствую себя уязвлённой, когда кто-то обвиняет меня в проступке, в котором я невиновна; если я забываю, что мой Безгрешный Спаситель прошёл путь несправедливости до конца,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я горько обижена на тех, кто осуждает меня (и, как мне кажется, несправедливо); если забываю, что, знай они меня так, как я сама себя знаю, то осуждали бы меня гораздо больше,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я говорю: «Да, я прощаю, но забыть не могу», – как будто бы Бог, дважды в день омывающий бесчисленные пески на берегах всего мира, не способен смыть такие воспоминания из моего сознания,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если мне сильно нужна помощь, но людям, способным мне помочь, всё равно, из чего строить – из дерева, соломы и сена, или из золота, серебра и драгоценных камней, – и я не решаюсь последовать своему внутреннему убеждению и отказаться от их помощи, потому что мой поступок поймут совсем немногие,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если мне доверена забота о душе (или о сообществе душ), а я позволяю этой душе подвергаться нездоровому, ослабляющему влиянию, потому что уши мои наполняет шум мирских голосов и всё моё внимание поглощено сиюминутными заботами,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если сейчас я приношу больше всего пользы, занимаясь такой работой, которую несведущие люди считают «недуховной», но при этом начинаю внутренне бунтовать и сопротивляться, полагая, что жажду «духовного» дела, хотя, на самом деле, мне просто хочется чего-то интересного и нового,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если монотонность действует мне на нервы, и я плохо переношу скучные будни; если глупые люди раздражают меня, а небольшие неприятности изрядно мне досаждают; если я чересчур резко реагирую на мелочи жизни,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я не думаю об удобстве других людей, об их чувствах или даже небольших слабостях; если я небрежно отношусь к их мелким обидам и ранам, не стремлюсь как-то облегчить и разровнять им путь; если я затрудняю плавное и слаженное вращение колёс нашего общего хозяйства,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если меня раздражает, когда мою работу внезапно прерывают; если из-за своих личных забот я бываю нетерпелива, если я омрачаю окружающих из-за того, что сама погружена в мрачную тень,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если рядом со мной страдают души, а я едва это замечаю, потому что во мне нет духа различения,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я удерживаю что-то от Господа, возлюбившего меня так сильно, чтобы отдать ради меня Своё самое Дорогое; если в моей молитве есть тайное «но»: «Что угодно, но только не это, Господи!»
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я запуталась в какой-нибудь «неукрощённой, чрезмерной привязанности»; если какие-то вещи, места или люди удерживают меня от послушания моему Господу,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если меня попросили сделать для другого человека то, что мне в тягость, и я, поддаваясь внутреннему нежеланию, избегаю этого неприятного для меня дела,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если людская похвала поднимает мне настроение, а людское осуждение вгоняет в депрессию; если я не могу оставаться спокойной, когда меня не понимают и превратно истолковывают мои поступки; если я не могу удержаться от самозащиты; если мне больше нравится чувствовать чужую любовь к себе, нежели любить самой; если мне больше хочется, чтобы мне служили, нежели самой служить другим,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если вместо того, чтобы заботиться единственно об освобождении закованной в плену души, я жадно желаю, чтобы Бог именно через меня показал ей путь к свободе; а когда у меня самой не получается указать такой путь, я начинаю тосковать от разочарования вместо того, чтобы просить Бога дать слово свободы через кого-то другого,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если мне хочется, чтобы все знали, что именно я сделала то, что впоследствии оказалось верным и правильным; что именно я предложила правильную идею или дело,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я не могу полностью забыть о своём личном успехе и достижениях, так что мысль о них даже не приходит мне в голову (а если приходит, то немедленно изгоняется вон); если чаша духовной лести кажется мне сладкой,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если в сообществе братьев и сестёр я стараюсь привязать к себе друга так, что окружающие начинают чувствовать себя ненужными и нежеланными; если моя дружба с людьми не влечёт их ближе и глубже к Господу, если ей не хватает щедрости и милости (ко мне самой и к другим),
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я не хочу допустить, чтобы дорогой мне человек страдал ради Христа; если я не вижу в таком страдании величайшую честь, какую только может принять последователь Распятого,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если в жизни человека я встаю на то место, которое может заполнить только Христос, и превращаю себя в первую потребность его души, вместо того, чтобы подвести и прикрепить его к Христу,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если мой интерес к работе других людей весьма прохладен; если я считаю только свою работу совершенно особенной и самой важной; если ноши других людей не становятся моими, и я не радуюсь радостям других,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если получая неожиданный ответ на молитву (которая, как мне кажется, была совершенно искренней), я отшатываюсь от него; если бремя, вверенное мне Господом, совсем не похоже на то, что я выбрала бы для себя сама; если я втайне недовольна, раздражена и не радуюсь Его воле,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я пытаюсь увернуться от того, чтобы Господь «вспахивал моё сердце», а также от всего, что подразумевает такая «пахота»: сурового обращения, одиночества, неприятных ситуаций, странных испытаний,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я спрашиваю, за что Бог посылает мне то или иное испытание, и настойчиво прошу молиться за то, чтобы оно прекратилось; если мне нельзя доверить разочарование, и я не могу оставаться спокойной перед лицом непонятного,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я преувеличиваю важность дела, вверенного мне Господом; если тайно возвеличиваю его перед собой и тонкими намёками – перед другими, давая им понять, как это «тяжело»; если я с ностальгией вспоминаю былое и подолгу брожу в полях воспоминаний, так что моя сила помочь другим ослабевает,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если моё сердце не жаждет такой любви, которая одна способна «сделать тяжёлое лёгким и ровно нести всякое неловкое бремя»,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я не хочу быть семенем, падающим в землю и умирающим («вдалеке от всего, чем оно жило раньше»),
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если я больше прошу Бога удалить от меня то или иное испытание, нежели избавить меня посреди него ради похвалы славы Его; если забываю, что крестный путь ведёт к кресту, а не к берегу реки, заросшему незабудками; если меня удивляет трудность пути и тяготы кажутся мне странными (хотя Слово гласит: «Огненного искушения не чуждайтесь, как приключения для вас странного», «почитайте сие радостью»),
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Если меня нельзя попросить о самом трудном и самом страшном; если мои сотоварищи боятся обращаться ко мне с этим и идут к кому-то другому, – значит, я ничего не знаю о Голгофской любви. Если я желаю на земле какого-то иного места кроме пыли у подножья Креста,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.
Тому, чего не знаю я, научи меня Ты, О Господи мой Боже.
|
| |
| |
